Сказки бабушки Айнаны

Людмила Ивановна Айнана родилась в 1934 году еще в яранге в семье охотника на морского зверя. Она говорила только по-эскимосски, слушала сказки и легенды от бабушки, матери, других родственниц, помогала старшим сестрам на разделке морской добычи, готовке, по уходу за порядком в яранге, ходила собирать полезные травы в тундру — нунивак, кувыхсик и другие неизвестные европейцам, но необходимые в тяжелом быту морских охотников растения, обеспечивавшие северный народ витаминами.

Айнана стала хранительницей родного юпикского языка, делала все, чтобы предотвратить его исчезновение, не только сама учила отвыкавших от звука эскимосской речи детей, но и учила учителей, растила несколько поколений их в условиях, когда стала исчезать традиционная юпикская жизнь и вместе с ней стал угасать и язык. Она создала первое национальное эскимосское объединение «Юпик». Сегодня Айнана живет в Провидения и продолжает делать то, что делала всю жизнь, — говорит на своем родном языке и учит ему своих соплеменников. ИА «Чукотка» публикует рассказ о женщине, рассказанный на страницах проекта Лица России.

Грибы из тундры

— Айнана, вот вы — русская или эскимоска?

Маленькая, с интеллигентной осанкой, как фарфоровая фигурка, Айнана в белом тонком свитере присела за стол на своей кухне. Она поит меня чаем с вареньем из голубики, которую сама собрала в тундре. И готовит грибы, которые тоже там же сама собрала. За окном квартиры поселок Провидения, Чукотка.

— Я... Это, знаете, интересно. Я сама в себе обнаружила: у меня двоякое мышление.

Айнана высыпает на сковороду мелко нарезанный лук, и он звонко шипит.

— Если какую-то проблему надо решить, в институт обратиться, я по-русски думаю. А когда с пожилыми людьми или кому-то в деревне я вопрос должна задать, то думаю по-своему.

Когда Айнана говорит «по-своему», она имеет в виду по-эскимосски.

— Ага… — отхлебываю чай.

— Ага.

— То есть сейчас, когда вы сидите со мной, вы русская?

Айната смеется, сощурив раскосые карие глаза.

— У меня дочка старшая говорила по-эскимосски, а как я ее в детский сад отдала, то обнаружила, что, когда перехожу на наш язык, она мне: «Мам, в садике так не разговаривают!» Ха-ха-ха! Все, я опоздала. А когда американские эскимосы стали приезжать и она к ним ездила, у нее восстановился эскимосский. Сейчас сократилась среда общения, поэтому дети, естественно, его забывают. И я до того привыкла по-русски говорить, потому что внуки у меня русскоязычные.

— Значит, вы не настоящая эскимоска?

— Чистокровная. Породистая! Ха-ха-ха! Мама — эскимос, отец — эскимос, бабушка, дедушка.

— Но что делает настоящим?

— Ничего не делает. — Айнана вздыхает. — Ага. Жалко мне моего внучонка. Дочка-то умерла, отец чукча был, и он умер скоропостижно тоже. А внук, восьмилетним мальчишкой, гулял на улице, гулял. Бегал-бегал. Вдруг вбегает домой и говорит: «Бабушка, кто я?» Я сначала не поняла. Отвечаю ему: «Как кто? Ты мальчик». А он: «Да не!!! Кто я?!» Я удивилась. Говорю: «Ты объясни, что ты хочешь узнать». А он: «Я хочу знать, кто я. Эскимос? Чукча? Русский?» Я ему отвечаю: «Это так сразу трудно определить. Ты сам должен решить. Мама у тебя эскимоска, отец — чукча. А говоришь ты на русском языке». — Айнана достает из кастрюльки грибы из тундры, вареные, и начинает нарезать маленьким ножиком на деревянной доске. — Когда я это сказала, он мне: «Я точно знаю, я не русский!» Ха-ха-ха!!!

— Ага!

— Ага. Я говорю: «Откуда ты знаешь, ты же на русском говоришь?» — «Я внешне совсем не русский, — это он мне. — На кого я похож, на папу или на маму?» Я говорю: «И на папу, и на маму». Он тогда: «Бабушка, а ты кто?» — «Я эскимоска». — «Я же с тобой живу. Поэтому я тоже буду эскимос». Так и решили. — Айнана идет к плите и закидывает грибы на сковороду. — Чукчей тоже не захотел быть! Ха-ха-ха!

Берег моря из прошлого

Солнечным днем Айнана сидит на морском берегу, поджав одну ногу под себя, а вторую вытянув вперед. На ней голубая, в мелкий цветочек, камлейка — национальная, эскимосская, похожая на длинное платье с капюшоном, надетая поверх всей одежды. Камни на берегу серые, а вода в море синяя, как неоновая, будто светится. Дальше от берега, как неоновая, светится зеленым трава. Это место древнего поселения эскимосов, Аван. На аномального цвета траве вдалеке видны гигантские китовьи ребра — то, что осталось от домов, их не трогают, не убирают, потому что заброшенные землянки предков считаются священными.

— Маша, где мой камень? — зовет Айнана. — Выронила и не могу найти.

Ее внучка Маша приносит охапку длинных зеленых веток с волнистыми листьями — только что собранная на этом берегу морская капуста.

— Какой нужен камень, бабуля?

— Вот такой. — Айнана показывает серый приморский голыш. — Нужно разбить пополам, чтобы стал острый.

Маша разбивает правильный, на который бабушка указала, камень надвое. Айнана берет половинку и начинает ловко срезать с морской капусты листья разбитым камнем, как самодельным ножом.

Маша берет вторую половинку камня и поступает так же. Так, говорит Айнана, ее всегда всему учили мама и бабушка — надо не ждать объяснений, а смотреть и повторять.

Костер потрескивает в очаге из камней, а сверху на решетке вскипает чайник. На импровизированном столе для пикника картошка, хлеб, конфеты, и китовья кожа монтак, и мясо моржа. Айнана берет два листика фольги и собирает в них по маленькому кусочку еды. Потом говорит что-то для нас непонятное и все это кидает в огонь.

— У нас, эскимосов, — объясняет потом, — предки все получают через огонь. На природе мы угощаем территорию, на которую приходим. Все, что у нас есть, по кусочку в огонь кидаем. Мы как раз собрали, в одну фольгу мясо, а в другую сладости. Это мы стали теперь так делать. Раньше все вместе кидали, а теперь вроде бы соленое и сладкое отдельно, кажется, так лучше! Ха-ха-ха! — Айнана весело смеется, как всегда. — И так как я самая старшая, я обращаюсь: «Территория Аван, мы пришли, гости и с угощением». Ага. Мыс Чукотский обязательно надо вспомнить. Озеро, ущелье близлежащее. И сказать: «Пожалуйста, кого хотите, угощайте, приглашайте». Однажды… В очередной раз прибыли к нам гости из Канады. А у нас обычай, кто приехал, чтобы инфекцию не занесли, нужно очистить. Провести обряд очищения, сделать, чтобы они все переступили через огонь, и правильные слова сказать. А я председатель общества эскимосов. Разожгли мы на улице огонь, но что теперь можно на этом обряде сказать? Я говорю: «Чтобы не завезли птичий грипп!» Ха-ха! В Торонто был птичий грипп как раз. И там местная женщина была, она тоже через огонь пошла. А она же своя, ее от чего очищать? Ну ладно, я говорю: «Чтоб не болела, здоровая была!» Ха-ха-ха!

Айнана снимает камлейку, остается в белой технологичной курточке. И идет к морю, садится вдали ото всех, на берегу.

— Поселок Провидения, где я сейчас живу, — говорит она и перебирает пальцами камушки на берегу, — глубоко в бухте, там нет шума моря. А его очень люблю. Все детство я жила в Чаплино, это настоящее старое эскимосское поселение, это такая коса, далеко-о-о в море впадает. Вокруг нее кругом море. И частые туманы. И пароходы, которые идут, бывали случаи, натыкались на землю. Поэтому там построили туманную станцию. Как туман — она гудит. Сначала раздражало, а потом мы привыкли. И там всегда так было, частые туманы и частая морось, потому что кругом море. Когда от Чаплино отойдешь километров пять — ясное небо, чистое солнце, тепло. А у нас там тума-ан! Ха-ха-ха! Там я выросла. У нас было принято, что еще в младенчестве мальчиков с девочками обещали друг другу в мужья и жены. И когда я девятый класс окончила, пришел отец того мальчика, которому меня обещали в жены. И он моей маме говорит: «Пока Айнане к нам переходить, пусть привыкает». Я так удивилась. А мама говорит: «Ты что, не знаешь, сейчас совсем другие правила. Она же учится, как она к вам перейдет. Она же сейчас уедет дальше учиться».

— Так вы и не вышли замуж за того мальчика?

— Нет! — Айнана морщит нос. — А я и не собиралась. Он еще и заика был. Он такой, заикался сильно.

— А тот мальчик остался одиноким?

— Он погиб. Даже не успел жениться. Утонул... Он так хорошо плавал. Спас... людей. А сам утонул, видимо, утопил его тот, кого спасал. Холодное же море, все-таки северное, судороги начались, наверное. А я в Ленинграде училась. Я хорошо училась и поступила в Ленинград, в педагогический институт имени Герцена.

— Значит, зря мне казалось, что вы такая хранительница эскимосских традиций, прививаете их молодым? Вы на самом деле женщина с высшим образованием, выросшая в Советском Союзе.

— Я не прививаю молодым эскимосские традиции, — говорит Айнана. — Я, как учительница русского и литературы, прививаю любовь к чтению, и чтобы они грамотно говорили и писали по-русски. Чтоб клали сахар в чай, а не «ложили». Ха-ха-ха! И еще я преподавала эскимосский язык.

Пушкин на эскимосском

— Да, мы переводили на эскимосский «У Лукоморья дуб зеленый», Пушкин. Да! — Айнана дорезает последние грибы из кастрюльки, сидя за столом у себя на кухне, а я напротив, слушаю и смотрю. — Я переводчице, которая должна была со мной над этим работать, писала, что не лучшее занятие переводить Пушкина, потому что классик он. Трудно передать так, как он написал. Тем более подать эскимосам. Но такие были времена, считалось, что непременно надо.

— Пушкин на эскимосским языке?

— Ага! Кошмар, мы так хохотали!

— Как же на эскимосском будет «дуб»?

— Приспосабливали! Или золотая цепь? У нас же нет такого слова «золото». Я переводила как «дорогой металл». И вообще, это нелепость такая! Ха-ха-ха! Да еще в стихотворной форме. «Аленький цветочек» я тоже переводила, тоже очень трудно. Но что было, когда мне сказали на эскимосский перевести…. Манифест коммунистической партии!!! Я им говорю: «Не надо на эскимосский, на нем никто не поймет, а по-русски поймут правильно». Как я на эскимосский переведу «призрак бродит по Европе»?! По-нашему это будет: «Черт бродит по Европе!» Ха-ха-ха! Я говорю, если я переведу, никто не поймет этот манифест. Я говорю, не буду я переводить. А чукчи перевели. И мне потом сказали, что я не стала переводить, потому что я несознательная и не коммунистка. Ага, а надо было! Черт бродит. Да еще в камлейке да в тарбаза!

Личное имя

— Поскольку я учительница, меня многие называют Людмила Ивановна, как в паспорте. Но я Айнана, это мое личное имя. Это моя бабушка придумала, она выдумщица была. Мы на ярмарку пошли, куда все приезжали, и вот там бабушка нас назвала в честь оленеводов. Сестру — Кураса, это значит «олень», но так как имя было мужское, Курас, бабушка переиначила, назвала Кураса. Потом Айнана, у меня имя по-чукотски — это крик этого оленя. Олени тоже мычат. Как коровы. Ха-ха-ха! И в честь этого крика меня назвали Айнана. У нас так принято, что личное имя только одному человеку принадлежит и, когда он умирает, имя возвращают предкам. Но ко мне однажды знакомый наш пришел и спрашивает: «У меня дочка родится, можно в честь вас назвать?» Так что теперь у нас есть еще Айнана. И в Америке в честь меня девочку назвали. Хотя так делать вообще нельзя. Личное имя возвращается к предкам вместе с человеком. И потом, бывает, или чувствуют, или предки приходят, там, во сне, и говорят, что «я возрожусь в этом твоем ребенке». И тогда имя опять берут у предков и называют ребенка.

Для многих Айнана — Людмила Ивановна. Такие же русские вторые имена были у ее сестер. А ее дети и внуки почти все уже живут без личных имен, только с русскими.

— А мне в беременность два деда моих снились, — говорит внучка Маша, она совсем молодая, у нее сережка со стразом в носу и кепка с Че Геварой, купила где-то в Европе. — Во сне они пришли. Один принес пальто на девочку и сказал: «Занеси его в дом, будет жить Оля». На следующий день родилась дочь. И мы, конечно, назвали ее в честь моей погибшей тети Олей.