«Вагыргын»: побег с «материка»

Канал «Карамазова и Север» появился в Telegram в июле прошлого года. Его автор – Катерина Карамазова, которая спустя многие годы вернулась на Чукотку, чтобы снять документальный фильм, дипломную работу для режиссерской школы. Называющая сама себя коренным чукотом во втором поколении, пираткой и режиссеркой Катерина рассказала ИА «Чукотка» о том, как снималась документалка «Вагыргын».

– Екатерина, насколько поняла, изначально вы заводили канал «Карамазова и Север» именно в рамках создания фильма? Как к вам пришла такая идея, и что означает название «Вагыргын»?

– Да, вначале я просто транслировала свои приключения для друзей, которым было интересно мое путешествие. А поехала я в 2017 году снимать диплом, но мои первоначальные планы не сбылись, и поэтому пришлось импровизировать. Я отсняла много материала и буду постепенно выкладывать его на своем YouTube-канале. Именно «Вагыргын» стал квинтэссенцией всех моих переживаний.

«Вагыргын» — в переводе с чукотского «существование, житье» и одновременно «происшествие, событие».*

* - здесь и далее – цитаты из блога Катерины Карамазовой в Telegram.

В своих трипах по Чукотке, я пыталась найти ответы на экзистенциальные вопросы о жизни, смерти и любви к родине. Ответить на них, оперируя логикой или другими средствами ума невозможно, поэтому я обращаюсь к более глубоким слоям психики, которые еще помнят десятки тысяч лет без цивилизации. Мои друзья авантюристы, охотники, бродяги и золотоискатели расскажут зрителю о своем житие сами, через череду вагыргын – то есть событий и происшествий.

Видео погружает зрителя в шаманское путешествие по нижнему миру. Голоса звучат сквозь время и пейзаж, безлюдную тундру, не меняющую свой облик уже больше 10 000 лет, и сливаясь с плеском озера, горловым пением и музыкой, создают магический реализм этого места и этого способа существования.

– Вы сообщили, что до своей первой поездки в 2016 году 18 лет не были на Чукотке. Можете рассказать историю переезда своей семьи? Куда уехали, почему?

– Мы уехали с мамой после развода родителей в 1998 году. Чукотка в 90-е была единственным регионом, где официально зарегистрировали голод. Моя мама работала учительницей в школе, и я хорошо помню, как зарплату не платили по несколько лет. В магазинах выдавали продукты под запись. Обстановка была удручающая – закрывались поселки, и людей просто выкидывали из жилья, не предоставив ничего взамен. Они сидели на центральной площади Билибино со всеми вещами, детьми и не знали, что делать. Помню, как молоденькая учительница покончила с собой, потому что не могла прокормить двоих детей.

Моя мама всегда была очень активной, она была одним из главных организаторов забастовок в среде учителей. В какой-то момент она пошла на курсы бухгалтеров и переучилась, чтобы найти хоть какую-то оплачиваемую работу. Я не очень хорошо помню хронологию, но помню, как она пыталась меня прокормить, работая на рынке в чукотские морозы, как мы ели сухую картошку из НЗ геологов 70-х годов.

В какой-то момент стало понятно, что будущего нет, и нужно уезжать, но не было ни жилья на материке, ни денег. Квартиру продать было невозможно, да и она почти ничего не стоила. Мы еле-еле наскребли денег на контейнер, чтобы перевезти вещи. Родители развелись, и мы поехали к маминым родственникам, которые переехали еще в 1994 году. К тому времени они осели в деревне Владимирской области, и мама решила быть ближе к ним, поэтому мы поселились в небольшом городке рядом с деревней – Судогде. Сказать, что мне это тяжело далось – ничего не сказать. Между Билибино и Судогдой была огромная культурная пропасть – город атомщиков и геологов, несмотря на свою отдаленность, был гораздо современнее аграрного поселка городского типа с химическим заводом, закрывшимся, как и многие тогда, градообразующим предприятием.

Потом была долгая и трудная «дорога в дюнах», но, в конце концов, мы оказались в Москве. Мама стала финансовым директором, а я поступила учиться в арт-школу (это уже второе образование, до этого я 10 лет отработала в офисе – по стопам мамы –бухгалтером).

– Когда в первый раз сюда вернулись, и что при этом чувствовали?

– Первая поездка случилась в 2016 году. Летом того года после первого курса мама сказала: «Давай я тебя отправлю в Рыткучи к своей подруге, с которой мы учились в Магаданском педуниверситете». Она (подруга мамы – Прим. Ред.) собиралась переезжать, и мама хотела, чтобы я успела побывать там до ее отъезда. Конечно, я и раньше мечтала вернуться на родину, но билеты очень дорогие и возможности такой не было.

Про то, что я чувствовала, описано в этом отрывке из Telegram:

«Я лечу домой! Какое-то странное, невиданное раньше чувство бурлит во мне. Я лечу на родину! На свою Чукотку!

Прошло 18 лет с тех пор, как мы уехали, как тогда говорили «навсегда». Мы бежали с севера в 90-е, уезжали на «материк» с брошенной государством далекой земли, потому что не видели там будущего. Рядом со мной сидит мужчина, чье лицо и голова сплошь покрыты шрамами. Лететь восемь часов, и у меня много времени, чтобы вспомнить. И я вспоминаю.

Вспоминаю бесконечные просторы, свободные от людей, бога и черта. Вспоминаю окоченевшие руки, которыми я не могла повернуть ключ в замке, вернувшись из школы. Вспоминаю запах тундры и вкус оленины, вспоминаю походы там, где не ступала нога человека, вспоминаю железные буквы на крыше дома – «Север - край сильных».

Я лечу домой, и любовь, всегда жившая где-то внутри меня, поднимается все ближе к поверхности, пузырится счастьем и глупой сентиментальностью. Самолет приземляется. Мой сосед и еще несколько десятков крепких мужчин отдают свои приглашения вошедшим пограничникам. Эта часть Чукотки – закрытая зона, куда люди без местной прописки могут попасть только по приглашению. У меня бумаги нет, она должна быть у военных, но я не переживаю об этом – скоро я буду дома, но сначала поздороваюсь с океаном».*

Я никогда не была так счастлива, как в тот момент, когда впервые за 18 лет увидела тундру. Мне хотелось выбежать в поле и валяться по земле, завывая от радости.

– Давайте подробнее поговорим про ваше путешествие в Билибино в 2017 году. Основой создания фильма послужило общение с местными охотниками и так называемыми «пиратами», которые ищут бивни мамонтов. Как вы познакомились со всеми этими героями?

– В один из дней в Билибино я поехала с папой в рейс. Он работает в «Северных сетях», и ему надо было отвезти вездеход к месту аварии на ЛЭП. В этой поездке я познакомилась с Валерой, который у них тогда был вездеходчиком. С ним мы сразу нашли общий язык, Валера много рассказывал о своих путешествиях, а рассказать было что. Например, как-то он с напарником проехал всю Россию от Москвы до Билибино по северам, заполярью, перегоняя вездеход. Это заняло почти два года с перерывами.

Или уходил на месяц один в тундру, пешком и на лодке, и даже под водой, преодолевая огромные расстояния. Он рассказывал, что надевая водолазный костюм с маской, он шел по дну реки, держась за лодку как за парус, и так по 6-8 часов в день. При вынужденном ровном дыхании это становилось медитацией. Река стала ему домом, он понял рыб и их жизнь.

Мне трудно описать, но меня поразило, что человек, выключенный из культурного контекста совершенно, простой бульдозерист, приходил самостоятельно ко многим истинам, описанным в духовной литературе Востока, например. Мы много говорили о психологии и мистике, а эти темы всегда меня интересовали. Уже потом из дома я передала ему книгу Кастанеды, потому что мне его путь виделся во многом похожим.

Но это, конечно, только одна сторона медали. С другой стороны, это авантюрист и циник, много где работавший и много чем занимавшийся, от добычи золота до охоты на соболей. После той поездки с папой я уговорила его показать мне свои угодья, и мы уехали на три дня и три ночи в тундру. Река Погынден, где в одноименном поселке когда-то жила моя бабушка Нина, была своим местом для него и его друзей. Мы посетили живущего в одиночестве с тремя собаками на метеостанции Дим Димыча, похожего на Санта Клауса. Валера показал мне свой строящийся участок на реке. Ставили сети, спали на пожоге (это нагретые костром камни косы).

Конечно, мне было страшновато ехать с незнакомым пиратом в дикие края, особенно когда он то ли в шутку, то ли всерьез, дал мне ружье и сказал: «Это чтобы у нас были равные шансы». Но у него было одно большое преимущество – он не пил в отличие от большинства. На своем канале я выложила видео про него.

«Пираты живут организованным сообществом, где каждый отвечает за свой участок работы. Товары внутри системы передаются в основном путем натурального обмена. Деньги здесь гораздо менее ценны, чем связь между людьми».*

«На Чукотке огромное количество костей древних животных, мамонтов, шерстистых носорогов, бизонов. Пираты ищут только бивни мамонта, и многие другие кости отдают в музеи, в том числе в Москву».*

«Килограмм бивня стоит от 27 до 50 тысяч рублей, а весить он может до 200 кг. Бивни ищут в ярах, высоких берегах рек или моря. Их подмывает волнами, и мерзлота тает. Поэтому пейзаж меняется каждый день. В реке рядом с ярами очень много ила. Он моментально начинает тебя засасывать, как только выйдешь из лодки. В этом иле тоже могут быть бивни. Тогда их ищут пежней – заостренной железной палкой, хотя сейчас уже постепенно начинают ставить эхолоты. Другие бивни торчат из мерзлоты, и тогда задача усложняется – их нужно вытопить тепловой пушкой. Все это в холодной воде и топком иле по пояс. Так что клад не так легко дается, как кажется».*

– В 2017 году я ехала уже с определенной целью – я хотела снять один сюжет, о котором пока не буду говорить, потому что все еще не оставила эту идею. Но человек, от которого многое зависело, запил, и поездка сорвалась. Надо было что-то делать, и я вспомнила про Семена. Он давний друг Валеры, и мы познакомились, когда он подвозил нас до лодки в ту поездку в тундру. Так как Семен был известным в городе человеком и сам знал всех, а еще потому что он вообще любил помогать всяким путешественникам и режиссерам, как я, приезжавшим в Билибино, я решила попросить его отправить меня куда-нибудь. Потому что папа работал, Валера был на материке, и делать мне было нечего. Сначала он отправил меня к другу на Колыму, посмотреть на рыбалку. Человек тот занимался ею профессионально. А потом я ездила с ним и его командой, среди которой был и вернувшийся из отпуска Валера, на озеро ставить базу и охотиться.

– Вашу поездку, в том числе можно было назвать и гастрономическим приключением. Побывали на ярмарке коренных народов, ездили на охоту и рыбалку. Какое впечатление производят на вас местные продукты?

«Приехала в Анюйск на ярмарку коренных народов Севера. Сегодня туда съехались из всех сел со своими национальными ремеслами».*

– Конечно, как для человека, выросшего на севере, для меня нет ничего вкуснее оленины. Я пробовала косуль и других оленей, но у них мясо совершенно другое, похожее на печень. Северный олень – животное особое для всех жителей Чукотки, он давал местным и кров, и пищу, и одежду, и тепло. Мясо у него нежное, диетическое и очень вкусное. Особенно я люблю вяленую оленину. Ну и, конечно, я считаю нашу северную рыбу лучшей на свете – голец, чир, муксун, даже хариус и чебак.

На Колыме я неделю ела практически одного слабосоленого чира и юколу из него же, и могу сказать, что это мой рыбный фаворит. Осетр после чира показался совершенно неинтересным. Вообще, слабосоленая рыба – моя любимая еда, а также простые блюда из мяса.

Но что касается всех этих чукотских деликатесов, они, конечно, не для русского человека. Нужно понимать, что и почему едят местные, откуда идут эти традиции. Выбор еды в условиях каменного века здесь был совсем небольшой, поэтому, например, чтобы получить все необходимые витамины местные, ели знаменитый копальхен – по нашему просто тухлое мясо. И у них даже есть специальные ферменты, позволяющие переваривать трупный яд и не болеть.

Или, например, строганину традиционно ели с нерпичьим жиром, и мне рассказывали русские мужики, что этот жир настолько энергоемкий, что от него разогреваешься, как печка. Что ж, это ценное свойство в заполярье, но на вкус он похож на суперконцентрированный рыбий жир, я еле смогла проглотить.

Я, в принципе, не любитель всякой требухи, а уж тем более полусырых мозгов с кровью, которые уминал Семен на ярмарке. Зато из пантов получается отличная стимулирующая настойка, выпив которой, можно пробежать не один километр по тундре. Самыми деликатесами считаются язык оленя и печень налима (как печень трески, только в сто раз вкуснее), из которой делают магсу – колбаски, чтобы брать с собой на охоту. Здесь очень ценятся калорийные и жирные продукты, помогающие быстро восстановить энергию в непростой работе охотника и рыбака.

– Какие эмоции и мысли были во время охоты на оленей? Что она значит для жителей тундры?

– Когда я ездила на охоту, парни ставили базу – это коммерческое предприятие по отстрелу отбившихся от совхозного стада оленей. Есть оленеводческий совхоз, и когда кусок отбивается от стада и его невозможно пригнать обратно или слишком трудно, тут вступают парни и отстреливают оленей, а мясо продают. Кроме этого, они охотятся по лицензиям на дикого оленя, лося и медведя. Работают на базе местные. Какие именно у них договоренности с совхозом, я точно не знаю.

Насчет эмоций – это было странно, но они были совершенно не такими, как я ожидала. Я всегда была против охоты, старалась не вредить зазря животным – не ношу шубы например, не хожу в цирк и в зоопарки. Я не вегетарианка, но я считаю, что можно использовать животных только при необходимости, а не ради развлечения. Но, как оказалось, в тундре охота и есть необходимость. Даже в Билибино почти нечего купить поесть в магазинах – ассортимент очень скуден, и без охоты и рыбалки придется туго. А уж в поселках, где в магазине нет почти ничего, а что есть – то просрочено, и подавно.

Когда мы ехали на озеро, пили водку, ели бутербродики и конфетки. И так три дня при температуре около ноля. Очень хотелось есть, и особенно горячего бульончика. Поэтому, когда мы поехали наконец на охоту, я смотрела во все глаза и первой увидела оленей. Охотник убил только одного, и больше мы не брали, потому что поесть нам хватило и этого. Я смотрела, как его разделывают и думала только о еде и благодарности, что он даст нам силы. Мне не было жалко, и это было неожиданно.

Вообще считается, что раз ты убил, то должен съесть. Никто не стреляет просто так. Парни с большим осуждением рассказывали историю про охотника, который, убив лося, брал только задние ноги (они считаются самыми вкусными). Никто не хотел иметь с ним дел. Здесь охота и убийство – это такая же часть цикла жизни, как в дикой природе. Иногда я слышала такие мысли: «Не стреляй из винтовки с оптическим прицелом. Так ты не даешь оленю возможность уйти». То есть, нет соревнования и шанса у зверя на жизнь. Так же считается, что нельзя бить самок и детенышей. Конечно, сейчас все больше молодых и приезжих, которые нарушают эти правила, но люди живущие тундрой и в тундре, уважают и ее, и ее жителей. Ведь это их общий дом.

«Скажу сразу, я за свободу для птиц и животных, и мне жалко всех – убитых охотниками, сидящих в неволе. Но я здесь лишь наблюдатель, не мне вмешиваться в круг жизни и смерти, удовольствия и страдания. Я могу и хочу только смотреть и показывать, обретая через это бесценный опыт и, возможно, что-то давая вам».*

– Расскажите, пожалуйста, как ваша семья попала на Чукотку. Как я поняла, все началось с бабушки-геолога?

«Коренной чукот во втором поколении. Чукот – коренной чукотский русский».*

– Все началось с двух бабушек. Дедушек я не знала, они умерли до моего рождения, поэтому для меня история начинается с бабушек. Бабушка Рая, мамина мама – Раиса Михайловна Кузнецова, приехала в Билибино в 1961 году, когда там еще не было города, а были только бараки. Она попала туда по распределению после геологического техникума. Как она сама называет себя, она была геолог-энтузиаст. Они с еще несколькими однокурсниками целенаправленно хотели поехать именно на Чукотку. Она рассказывала, как ее высадили почему-то посреди тундры, и она в городской одежде и с чемоданом шла через перевал на свою первую работу. Потом они жили в поселке Безымянный рядом с рудником Каральвеем. Там родилась мама. Сейчас этого поселка нет – не осталось и следа. Бабушка работала в поле, таскала керны (керн - образец горной породы – Прим. ред.) и проходила много километров по тундре, и только уже ближе к пенсии стала работать в конторе. Может быть, от нее мне досталась любовь к путешествиям.

Судьба другой бабушки была тяжелой с детства – она росла в детском доме. Образования после школы не получила, а была отправлена по комсомольской путевке в Магадан в 1956 году. После амнистии 1953 года он был полон освобожденными из сталинских лагерей и отнюдь не политзаключенными.

Она сразу стала работать на автопредприятиях, где, по ее рассказам, большинство водителей были в наколках. Она рассказывала, как заходила в барак утром, распределять водителей на маршруты. Хрупкая 17-летняя девушка и мужики, прошедшие колымский ад, которые свешивались с нар и отпускали непристойные шутки. Бабушка всегда была очень доброй и стойкой, ее не сломил ни первый муж, стрелявший в нее из ружья, ни тяжелейшие условия жизни в поселках около колымской трассы, где она работала. Она всегда всем помогала, делилась последним и вокруг нее всегда была куча животных, которых она подкармливала. Даже в голодные 90-е она кормила бездомных собак и кошек, отрывая от себя. В какой-то момент она вышла замуж во второй раз, и уже в Билибино родился мой папа. Бабуля, Барова Нина Александровна, до сих пор живет в Билибино – уже 60 лет на Севере.

– В вашем Telegram-канале порой мелькали занятные местные истории и легенды. Одна из них была посвящена «порочной связи» одного партийного босса и прекрасной жительницы села Алискерово. Откуда вы узнали об этой легенде?

Этой легендой мне все уши прожужжал один из охотников. Она ему очень нравится, романтика.

«За сопкой, которая возвышается посреди озера, как говорят местные, «в затишке», где в отличие от нашего берега почти нет ветра, стоит дом и баня. Их еще в 70-е годы построил местный партийный босс. Как гласит легенда, он влюбился в молодую красивую девушку, которая жила в соседнем с Билибино поселке – Алискерово. В те времена не было даже тех немногочисленных дорог, что есть сейчас. Но это не стало преградой для престарелого Ромео. Он построил дорогу до Алискерово ради своей возлюбленной. Но связь их была слишком порочна для коммунистического общества тех лет, и чтобы наслаждаться своей страстью в уединении, он построил этот дом. Место действительно чудесное, и особенно баня поражает своим размахом. В ней есть даже камин и специальная дорожка от порога прямо в озеро».*

– Еще была история про кабак в Билибино. Там действительно до сих пор стреляют?

«В городе есть один кабак, где до сих пор стреляют. Вообще, многие вооружены, и большинство – нелегально».*

– Кабак там один – «Ярар», и он еще со времен моего детства. Я заметила, что северные люди вообще живут с размахом, поэтому и гуляют тоже неистово. Оружия в городе много, и много оружия, похоже, без лицензии. Напомнило конец 90-х – попса, нарядные девушки, суровые мужчины. За то время, пока я там была, действительно была стрельба. Кто-то у кого-то угнал машину, обиженный сходил домой за ружьем, и понеслась. Не знаю подробности, но все закончилось хорошо.

– Расскажите о своем полете на вертолете в оленеводческую бригаду.

«Сегодня прокатилась на вертолете МИ-8. Ездили в оленеводческие бригады забирать детей в школу к 1 сентября. Попала я на рейс потому, что Семен позвонил пилоту и владельцу этой авиакомпании по совместительству и попросил меня взять».*

– У нас там есть такая река Раучуа. Меня с первого же раза, как я услышала это слово, оно почему-то жутко манило. И одним из пунктов посадки вертолета была метеостанция у места впадения Раучуа в Северный Ледовитый океан. До этого я была в Певеке, но там Чаунская губа – залив, а тут именно самый, что ни на есть, океан. Грандиозное зрелище! Изгибы Раучуа, песчаные пляжи, красивейшая карстовая тундра и ни одного дерева.

Еще поразил сам пилот, бывший военный летчик. Он так умело маневрировал и выдавал такие кульбиты на вертолете, что дух захватывало. С нами был оператор местного телевидения, и когда пилот увидел медведей, он стал лететь над ними, чтобы мы с этим парнем могли их снять. Ярко зеленая тундра с синими лакунами озер, яркое солнце и три огромных лоснящихся почти черных медведя с удивительной скоростью бегут от вертолета – красота!

Много было интересного. Побывала впервые в бригаде на летовке, попили чай в современной яранге из брезента с плоским телевизором. Потом бригадир попросил пилота подогнать убежавший кусок стада, и мы гнали их вертолетом, выдавая немыслимые пируэты, а мне даже разрешили немного посидеть в кабине. А еще очень жалко было девочек, которые плакали, расставаясь на долгую зиму с родными. Им предстоял очередной год в интернате. Обратно летели дружной компанией из толпы детей, нескольких взрослых, двух собак, кота и гусыни. Гусыню везли Семену, она потом жила у него на базе.

– В итоге вы вернулись в Москву с материалами для дипломной работы. Как прошел показ фильма, и что за конфликт возник в связи с его презентацией?

– Дело в том, что выставка дипломных работ нашего курса проходила в галерее «Екатерина», и они за неделю до открытия запретили экспонировать мое видео по причине ненормативной лексики. Школа как раз меня поддержала – и защита диплома, и показы проходили именно там.

Галерея отказалась экспонировать даже в закрытом помещении с отметкой 18+ на входе или с закрытым звуком. Руководство школы предложило показать что-то другое, например, фотографии. Я столько сил вложила в свою работу и была уверена в своей правоте, поэтому, конечно, отказалась. Для прикола я написала директору галереи с просьбой о письменном отказе, и она ответила чудесным письмом об аморальности и недопустимости. Тогда я распечатала ее письмо и хотела повесить вместо своего запрещенного видео, но они запретили и это, и тогда я отказалась от участия в выставке.

Несмотря на запрет, фильм был высоко оценён и в Школе Родченко, и другими режиссёрами и критиками (например, Светланой Басковой). Он был показан в нескольких городах, а теперь любой желающий может посмотреть его бесплатно на YouTube и это принципиальная позиция авторки (Катерина Карамазова о себе - Прим. ред.).

– Какие планы на будущее? Собираетесь ли еще приехать на Чукотку? Где бы еще хотели побывать, и есть ли мысли переехать?

– Планы огромные. Сейчас я закончила учиться, изучала документальную фотографию в Московской школе фотографии и мультимедиа имени Родченко. Пока занимаюсь здоровьем и финансами, потому что три года я была вся только в учебе. Но я планирую еще в 2020 году пойти учиться на документальное кино, и у меня есть две идеи по поводу съемок документального кино о Чукотке.

Помимо этого, я планирую развивать блоги. И, конечно, я много где еще хочу побывать. Например, моя мечта проехать всю Чукотку от Уэлена до Омолона, и снимать именно в формате блога. Хочу проплыть по Колыме на барже, побывать на мысе Рыркайпий, может быть, пробежать трейл в Анадыре. Там планируют провести в августе 2019 года первый чукотский трейл. Есть мысли попробовать развивать туризм в регионе, так как мое первое образование – менеджмент туризма.

В целом могу сказать, что моя жизнь, в любом случае, будет связана с Родиной. Переезжать смысла не вижу, потому что в Билибино, например, нет даже толком интернета. Я буду слишком изолирована, а это помешает развитию моих планов. Но приезжать хотелось бы чаще.

«Мир, в котором я живу здесь, настолько отличается от привычного мне, что иногда я чувствую себя спецагеном на другой планете. Иногда мне бывает страшно – ведь я действительно рискую, залезая в логово диких пиратов, но полная уверенности в своей правоте и в том, что я делаю, всегда мне помогает. Я чувствую себя одновременно зайчиком среди волков и Роландом Дискейном на пути к Темной башне. Я обожаю свою работу, потому что нет ничего интереснее людей, и благодаря камере, у меня есть оправдание для своего любопытства».*

Мнение редакции может не совпадать с мнением автора.